14 июня, в день рождения художницы Марии Вишняк , невозможно не вспоминать и ее супруга - безвременно ушедшего от нас 27 февраля 2015 года замечательного иконописца Александра Соколова. Ему было всего 55. Мы познакомились с ними в 2012 году в доме добрейшей гостеприимной Маргариты Волковой, в квартире которой висят портреты ее мужа Олега Волкова, автора романа «Погружением во тьму». В феврале 2016 года его портрет кисти Марии Вишняк экспонировался на выставке «Видеть Любовь». Как грустно встречаться теперь у Маргариты Сергеевны с Марией без Александра. На 85-летии Маргариты Волковой мы говорили о Любви, а значит, о Боге, Который есть Любовь. Кистью Александра и Марии водила и водит Любовь. Она растворена в каждой иконе, в каждой картине. Она - суть их жизни, такой яркой и необыкновенной. Глядя на их фотографии, на то, как они улыбаются, обнимают друг друга и детей, видишь, что это и есть Любовь. В книге-альбоме «Александр Соколов. Видеть Любовь» дочь Ника написала: «Вы с папой научили нас жить, видеть вокруг красоту мира, природы, видеть небо, когда его никто не видит, видеть людей вокруг, искать радость там, где ее нелегко найти, видеть счастье других и радоваться ему вместе, ценить жизнь и любить то, что имеем, научили давать и дарить другим... Спасибо за эту счастливую, яркую, цветную жизнь и за то, что у нас самый лучший, умный, красивый и мудрый в мире Папа! Он всегда с нами...». По мнению Марии, «главным напутствием молодой семье должно быть пожелание, которое заключено в трех простых словах - терпение, внимательность и нежность».

Художники счастливые люди, потому что это самый доступный способ понять, что такое чудо

- Мария, как вы познакомились с мужем?

C Александром мы познакомились в академической школе при институте имени Сурикова. Саша туда попал в 12 лет, а я - в 13. Но близко увидели друг друга, когда мне было 15 лет, а ему 16. Два года дружили, узнавали друг друга, а потом уже влюбились. Поженились, когда мне было 20 лет, а Саше 21. Через год стали родителями. У нас четверо прекрасных взрослых детей. Когда мы учились в одной спецшколе, вся наша жизнь была в познании видимой красоты этого мира. Художники, мне кажется, самые счастливые люди, потому что это самый доступный способ понять, что такое чудо. Когда человек смотрит на небо, на отражение в воде, когда каждый год мы видим, как воскресают из небытия умершие, замерзшие деревья, мы видим чудо обновления, воскресения. И лично для меня , воскресение тел в будущей жизни не является большим чудом, чем цветущая яблоня весной. Потому что она была мертва полгода, в ней не было жизни. И полгода безжизненности для любого живого организма - это, конечно, образ смерти или сама смерть. И для нас должно быть явным примером видимого чуда то, что уже миллионы лет вся земля весной цветет, обновляясь и становясь все прекрасней. Терять всегда больно. Но хотя Александр ушел, я знаю, что у Бога все живы… Я очень счастливый человек и могу сказать, что я никак не могу понять, что я вдова. Я как была жена Александра Соколова, так и буду ею.

- Каким был Александр?

Он жил точно по Евангелию. С одной стороны, он был как ребенок, но только очень серьезный ребенок, которому был безумно интересен этот дивный мир. Он его исследовал, как ребенок. А с другой стороны, он был исследователь, которому был бесконечно интересен Господь во всех проявлениях: видимых и невидимых. Недаром говорят, что блаженны чистые сердцем, ибо только они Бога узрят. Узреть лик Божий, будучи земным человеком, - это, конечно, избранничество. Надо просто видеть то, что он делает, и многие вещи станут понятными. Неслучайно наша выставка называлась «Видеть Любовь». Бог есть Любовь. Саша видел Бога… Стоя перед написанной им «Владимирской» иконой Божией Матери, отец Сергий из деревни Пятница говорил в слезах: «Невероятно!.. Как человек может ИЗОБРАЗИТЬ качества и свойства и «переживания» - Божественные??? Человеческие - да, понятно. А вот эти - глубинное милосердие, Любовь без меры… Невероятно! Невероятно!!!»

Бог есть Любовь. Саша видел Бога

Вероятным это стало благодаря тому, что очень рано Бог послал нам с Сашей духовных руководителей. Не каждому повезло встретить таких духовных наставников, как священник Анатолий Яковин, митрополит , архимандрит Зинон, писатель Олег Волков, очень мощно повлиявших на наше мировоззрение.

- Расскажи, пожалуйста, об общении с митрополитом Антонием Сурожским.

Конечно, владыка Антоний оказал на наше мироощущение колоссальное влияние. С одной стороны, это была особая глубина присутствия в каждом моменте службы, в каждом моменте молитвы. А с другой стороны, это была легкость по отношению к любым жизненным проблемам и неурядицам, в одно касание. Он никогда не придавал значения каким-то бытовым сложностям, трудностям, неудачам - это все было, как ветром разметаемые облака. А главное было - это сердечное горение. Наверное, от владыки Антония мы унаследовали лишь тысячную долю процента. Он, конечно, был совершенно уникальным примером среди множества архиереев - глубоких, удивительных людей, единственных в своем роде. Таким единственным в своем роде был и остается владыка Антоний Сурожский, обладавший различными дарованиями.

Митрополита Антония мы все знали по книгам, по статьям. Мы успели в юности очароваться его статьями. 17-ти или 18-летней девочкой я впервые прочитала в «Журнале московской патриархии» (ЖМП) его статью о молитве. Все, что до этого нам давал читать отец Анатолий, то, что мы сами читали у святых отцов, было очень высоко, недосягаемо по сосредоточенности, по чистоте состояния. Это был совершенно другой образ мышления, казалось, этого никогда не достичь простому смертному. То, что я прочитала у владыки Антония, ударило в самое сердце, потому что это относилось лично ко мне. И в том растрепанном состоянии, в каком находится иногда человек, молодой и немолодой, оказывается, можно было всегда найти эту теплую ниточку - связь с Господом.

В Лондон мне посчастливилось попасть только в 1993 году. Познакомила меня с владыкой Антонием Алена Кожевникова, которая 13 лет была его секретарем и соавтором передачи «Не хлебом единым» на радио «Свобода». Она и помогла мне приехать в Лондон. Я очень самоуверенная девушка, у меня был полуторалетний сын, я бросила четверых детей, схватила два холста разного формата, пришла к нему и простодушно объявила: «Владыка, дорогой, я очень хочу написать ваш портрет». Это была первая неделя Великого поста. Вы можете себе представить, какими глазами, с каким изумлением смотрел на сумасшедшего художника наш великий дорогой владыка. Это был взгляд царя на своего нищего подданного, который пришел просить милостыню. Я думаю, что от владыки никто не ушел не одаренный любовью, в том числе материально. Я получила больше, чем хотела. Два дня мы с ним работали между службами, целиком и полностью. За это время я смогла наметить общие контуры, написать глаза и одну руку. Уехав домой, я месяц не отходила от портрета - заканчивала его по свежей памяти, пока это было во мне. Вторая рука так и осталась незаконченная, потому что уже закончилась моя энергия.

Казалось, что он смотрит не в глаза, а прямо в сердце

Владыка, конечно, был совершенно удивительным человеком. Мне всегда казалось, что он смотрит не в глаза, а прямо в сердце. Причем всегда смотрит так, как будто отметает все мелочи, все незначимое, все, что в нас меняется, то, в чем мы ошибаемся и хотим сами перемен. Владыка как будто бы взращивал тот росточек, который должен вырасти в каждом человеке. Рядом с ним можно было и в храме стоять, не присаживаясь часами долгими, и слушать его. И, конечно, уходить с его служб было очень больно. Мы не раз, не два и не три ездили к владыке с детьми, друзей возили к нему. Но, к сожалению, он жил далековато от нас, и не так много это получалось, как хотелось бы.

- У кого вы сейчас исповедуетесь?

Мы ходим к разным батюшкам - к кому придется. Наш духовник - отец Анатолий Яковин - дал нам благословение причащаться никак не реже раза в месяц, очень часто ходить на исповедь к кому угодно, а на генеральную исповедь - к нему. Всю жизнь мы ходили к нему, и он знал про нашу жизнь больше, чем мы сами знали. Отец Алексий говорит: «Прихо дите на литургию, как на пир к царю. Стоят столы до горизонта, все сидят нарядные, празднуют, музыка, радость, а вы сидите и не вкушаете. Встаете, говорите Господу «спасибо» и уходите с литургии». Мы все большей частью так. Мы же не каждую литургию причащаемся, ведь надо готовиться, три дня поститься. Конечно, мы все лентяи. И это живой укор нам.

- Как удается находить героев для своих работ?

Когда мы с Сашей уже доучивались, я спросила себя, что мне писать в качестве дипломной работы, чтобы заявить о себе как о художнике, который чему-то хоть чуть-чуть научился. А Саша, когда вернулся из армии, совершенно не хотел заниматься станковой живописью, ни пейзажами, ни портретами. Для него это было недостаточно глубоко. Душа хотела другого. Конечно, отец Анатолий опять направил нас - мягко, ласково, но очень точно. Мне он дал благословение писать уходящую Россию, то есть людей, которые несли на себе эту печать еще дореволюционной культуры, людей, которые получили образование и впитали в себя атмосферу православной России - то, что в XX веке всячески уничтожалось, выветривалось, выхолащивалось в людях.

Одним из таких дипломных портретов стал портрет 88-летнего Владимира Александровича Зарницына. Это человек из священнического рода. Все в его роду были священники. У него в красном углу стояли иконы XVII века - венчальные иконы его прапрапрародителей. Это совершенно удивительная семья, о которой можно много рассказывать. Общаясь с ней, мы получили удивительную прививку... Мы и сами читали жития святых, и все в мире читают жития святых, но так, как он читал, мы не слышали никогда - ни до, ни после. И на портрете я нарисовала, как он читал нам жития святых: всем своим существом проживая каждое слово. Он принадлежал тексту, был сосредоточен целиком и полностью на смысле слова. Я думаю, что это качество сегодня не просто ушло, оно исчезло. Точно так же, как в иконописи важно абсолютно каждое движение кисти, нет ничего случайного, нет ничего лично привнесенного, а есть именно гимн во славу Божию, во славу Божией Матери, во славу мировой гармонии. Каждое движение должно быть осмыслено. Этот человек показал нам пример, как надо видеть и читать. И уж конечно, говорил он таким удивительным языком, которого сегодня совсем нет.

Он прошел и Первую, и . Все награды от советского правительства он выбросил в болото, потому что на них были звезды, а не кресты. Он работал лесничим, чтобы быть независимым и свободным. К великому сожалению, на нем прервался род священников, очень длинная их череда. Его супруга была тоже поповна из рода священников. Это был мир совсем других людей, чем сегодняшний наш мир.

- Где хранятся экспонаты той выставки? Будет ли возможность увидеть их вновь?

Вряд ли. Многие иконы люди доставали ради выставки из красных углов. Большинство работ Саши сразу после выставки вернулись в частные собрания, и теперь увидеть некоторые иконы, фрески и мозаики можно либо в его альбомах, либо в православных храмах России, Японии, Америки, Италии, Польши, Индии, Азербайджана, Финляндии, Кипра.

- Почему на афише изображена икона «Неупиваемая Чаша»?

Среди его работ наиболее известна именно эта икона, ставшая чудотворной благодаря множеству исцелений от пьянства. Молиться в Серпухов едут люди со всей России, желающие по молитвам Пресвятой Богородицы победить этот недуг. Эту икону знают все - верующие и неверующие. Саша, давая интервью, всегда объяснял, что эта икона стала такой популярной именно из-за большой беды русского народа - из-за его любви к излишнему питию. Но название свое « » она получила потому, что это канон иконы, где Младенец нарисован в Чаше. Не потому что это «невыпиваемая» чаша, а потому что эта Чаша - вечная. Таинственная Чаша, которая обновляется и существует вечно, всегда, как Причастие, как таинство, которое нам преподал сам Господь. Но, вероятно, первые чудеса происходили именно потому, что люди, увидев такую знаковую Чашу, да еще Спаситель мира в этой Чаше, припадали со своими скорбями. И она прославилась второй своей практической стороной - исцелением от греха пьянства. В 1993 году эту икону Саша воссоздал только по описаниям, потому что не сохранилось даже фотографии прежней утраченной, уничтоженной большевиками иконы, не осталось ничего. В 1993 году по благословению нашего духовника отца Анатолия Яковина эта икона была пожертвована Сашей в Высоцкий Серпуховской мужской монастырь. С тех пор она милостью Божией прославилась своими чудесами.

Весь мир, вся вселенная держится только любовью Божией

В четырех книгах-альбомах можно видеть не только иконы и картины, но и фотографии вашей счастливой семьи. Что для тебя семья, дети? И что они значили для Саши?

Мне не хочется говорить прописные истины, что любовь - это крылья, которые наполняют смыслом и значением всю нашу жизнь, всю нашу работу, которые открывают тайны мироздания. Мы прекрасно все понимаем, что весь мир, вся вселенная держится только любовью Божией. И вот настолько, насколько человек хочет понять, что это такое, насколько у него распахнуто сердце, безбоязненно, для познания, для осознания. Я думаю, чтобы понять, что такое любовь, надо всегда помнить заповедь «будьте как дети». То есть не бояться ничего, не бояться познания. Мы с Сашей учились любви всю жизнь. И нашим самым прекрасным учителем был, конечно же, наш духовник, к которому мы попали совсем юными.

- Каким отцом был Александр? Или он был всецело погружен в творчество?

Нет. Мы жили все вместе, и дети с самого рождения, всегда были нашими друзьями. Мы всегда старались передать детям жажду познания этого мира, бесконечный интерес ко всему, что они встречают, уважение к людям, научить их интересоваться и восхищаться. Это одно из основных качеств, которым обладают все мои дети. Но характеры у всех разные. С кем-то рядом «искрит», с кем-то тихо и спокойно, но в основном они интересные люди.

- На прошлогодней выставке трое из них так дружно тебе помогали. Кого из четверых не было там?

Не было Агнии. Она прилетела в день кончины отца и смогла пробыть в Москве всего сутки, потому что живет на Кипре, где ее ждали три крошечные девчонки, ее дочки. Поэтому она очень быстро улетела.

Если у вас не иссякает нежность, вы всегда придете к общей гармонии

- Какое напутствие им и другим молодым людям ты можешь дать при создании семьи?

Я думаю, что самым главным напутствием молодой семье должно быть пожелание, которое заключено в трех простых словах - это терпение, внимательность и нежность, которые никогда не должны иссякнуть. Это ключевые слова. Как бы вы ни сердились, как бы вы ни думали, что не прав ваш муж, друг, но если у вас не иссякает нежность, вы всегда придете к общей гармонии. Это ключевые понятия в обыденной семейной жизни, наполненной решением бытовых проблемам и всяческих неурядиц, это все естественно и нормально. Еще одно мое любимое слово в жизни - это восхищение, не убывающее с годами восхищение другим человеком, его морщинками, его первыми седыми волосами, его блеском глаз, его усталой фигурой, его бесконечно глубокой душой. Многие друзья даже укоряют меня за этот бесконечный восторг. Но только очарованием можно жить. Потому что мир наполнен красотой и очарованием. В любой серый пасмурный день он пронизан любовью Божией, пронизан нашим вниманием и той любовью, которую мы можем стяжать у себя в душе.

Естественно, как в каждой семье, у нас с Сашей бывали и разногласия, иногда большие. Сказывалась и разница характеров, и разница воспитания, и разница представлений о том, что хорошо или не совсем хорошо в данной ситуации. Естественно, все это было. Разногласия бывают даже у людей, которые согласны друг друга слышать и подстраиваться друг под друга. Но в одной прекрасной книжке написано, что в глазах человека светит тот же самый свет, что и свет далеких звезд. Вот если об этом помнить, то не страшны седые волосы и новые морщины.

- Кто помогал организовать выставку?

Благословение делать выставку дал митрополит Екатеринбургский и Верхотурский Кирилл. Он полностью оплатил ее организацию, выступил на ее открытии и лично курировал ее. Она состоялась только по его молитвам, только благодаря его материальной помощи, благодаря его любви к нашей семье. Александр одно время работал в Екатеринбурге, провел там две выставки. Митрополит Кирилл очень поддержал меня после ухода Саши. Он и стал главным вдохновителем создания выставки. Мы дружим с ним больше 30 лет. Поддерживают меня и другие люди. Спасибо им всем.

В Валаамской обители все лучшее мы стараемся посвящать Богу. Поэтому и мастеров, которые создают святые образы для часовен и храмов монастыря, выбирают с особым тщанием. Таких, что пишут не только кисточкой, но и собственным сердцем - чистым, открытым, любящим. Александр Соколов был одним из них, сообщает пресс-служба Валаамского монастыря.

В феврале нынешнего года после тяжелой болезни он преставился ко Господу. Неоконченной осталась роспись храма на Кипре, над которой Александр Михайлович работал перед смертью. Холодные и сухие лежат теперь его краски в мастерской в Москве. Однако пути Господни неисповедимы. И не нам судить, вовремя ушел человек в мир иной или нет. Тем более, за 55 лет жизни Александр Михайлович успел немало...

Встреча

Душа его тянулась к творчеству с детства. Сначала он рисовал сам, а потом его талант и старание заметила тетя и помогла племяннику поступить в Московскую среднюю художественную школу при Академии художеств, которую он с успехом окончил.

Школа эта располагалась в те годы в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. В ней будущий мастер и увидел икону впервые. Это был Звенигородский Спас Андрея Рублева. При одном лишь взгляде на лик Спасителя по спине у юного художника пробежали мурашки. И потом он всю жизнь вспоминал о том, как почувствовал благодать и Божественный свет, исходящий от святого образа.

В 16 лет Александр крестился. И сразу же задумался о том, чтобы попытаться написать икону. Вот только времени ему не хватило. Молодого художника призвали служить на флот. В ноябре 1980 года он демобилизовался и сразу женился на Марии Вишняк, вместе с которой учился в художественной школе. А через месяц Александр Михайлович написал первый образ на доске, заготовленной им во время военной службы. Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора, расположенного на Рогожском кладбище. К сожалению, список не сохранился. Зато вторая икона - «Не рыдай Мене, Мати» - по сей день находится в семье Соколовых-Вишняк.

Наставники

Александр Михайлович начал писать иконы в советское время, когда любые церковные занятия находились под строжайшим запретом. Согласно статье Уголовного кодекса о «Производстве предметов культа», за иконопись могли привлечь к судебной ответственности. Однако вопреки этому люди продолжали творить, славя Бога и всех угодников Его. Причем некоторые даже начинали с нуля, без учителей. Но Александру Михайловичу в этом отношении повезло. Господь послал ему мудрых, знающих наставников.

Один из них - духовник семьи Соколовых-Вишняк, отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Сам он не был художником, зато устройство его деревянного храма на всю жизнь стало для Александра Михайловича эталоном внутреннего убранства церкви.

Батюшка всегда помогал своему духовному чаду, поддерживал, причем не только словом, но и делом. Когда молодой мастер стал главой семьи и сидел без денег, отец Анатолий давал ему писать списки с икон и обязательно подбирал для него творческую работу - такую, над которой Александр мог подумать, поразмышлять и прийти к собственным выводам.

Иконописец Борис Андреев помог в обучении технике. Он был реставратором в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э.Грабаря, а иконы писал полуподпольно. Спустя какое-то время в этом же центре стал работать и сам Александр Михайлович и познакомился там еще с одним наставником - Адольфом Овчинниковым, который разработал точную технологию иконописи.

Всю жизнь Александр Михайлович с благодарностью вспоминал и Александра Комарова, автора учебника по монументальной живописи. С ним молодой иконописец познакомился в Строгановке, где учился реставрации, технологии и копированию.

И, конечно, для начинающего мастера стала очень полезной совместная работа со знаменитым иконописцем отцом Зиноном (Теодором). Александр Михайлович целый год трудился с ним рука об руку над восстановлением Свято-Данилова монастыря, когда эту святую обитель вернули Православной Церкви.

Когда работа - по сердцу

Вот так, шаг за шагом, Александр Михайлович и сам стал Мастером с большой буквы и даже повлиял на развитие иконописной традиции. Он часто принимал участие в иконописных выставках. Его работы выставлялись в России и за рубежом. И, конечно, Александр Соколов всегда много работал. За свою жизнь он создал большое количество икон, немало росписей в храмах Москвы. Он писал для храмов Сибири, Марий-Эл, Башкирии. Работал в Польше, Японии, Америке, Германии, на Сицилии...

При этом поездки и известность Александр Соколов никогда не ставил во главу угла. Главным для него было одно - трудиться во славу Божию, развивать собственную душу через работу. И тот факт, что икона «Неупиваемая Чаша», написанная Александром Михайловичем для Серпуховского Высоцкого монастыря, прославилась как чудотворная, говорит сам за себя. По свидетельству многочисленных паломников, оставивших записи в монастырской книге отзывов, святой образ помог сотням людей преодолеть тяжкий недуг пьянственной страсти. А ведь на момент его создания мастеру было всего 33 года!

Трудился Александр Соколов и для Валаамского монастыря. С 1991 года он часто приезжал сюда вместе со своей семьей. И мастера, и его жену Марию Вишняк, очаровала удивительная, изысканная красота Русского Севера. А Валаам стал для них настоящей жемчужиной Карелии. Особенно в то время, когда обитель еще не успели восстановить, и она походила на остров уединения, которым и была для всех в XIX веке и гораздо раньше.

Каждый из супругов занимался на Валааме своим делом. Мария Вишняк писала пейзажи. В 1991 году она жила в обители месяц. Причем по весьма интересной системе. По утрам послушник владыки Панкратия отвозил ее вглубь острова и оставлял там на целый день с этюдником. А вечером, после заката, забирал обратно. Так они условились. Сам же Александр Михайлович трудился для монастыря.

В 2002-2003 годах по просьбе тогда еще архимандрита Панкратия он написал для храма Валаамской Божией Матери иконостас. Правда, поначалу, глядя на восстановленный иконостас нижнего храма Спасо-Преображенского собора, он искренне недоумевал: «А зачем я вам нужен, если у вас на Валааме такие иконописцы работают?» Так скромно мастер относился к своим работам. Но когда владыка Панкратий попросил его написать икону Царственных мучеников для Смоленского скита, не отказал. С готовностью взялся за дело. И с удивительной трепетностью сумел передать тонкое портретное сходство всех членов августейшей семьи. Разумеется, это не случайно.

Перед тем как начать работу над иконой, мастер прочитал множество книг, связанных с Императором, переписку Царской семьи. А еще пересмотрел документальные фильмы, посвященные Романовым. Он побывал в Екатеринбурге, на Ганиной Яме и в остальных местах, так или иначе связанных с жизнью и смертью Императора и его близких. И отзывы людей, приближенных к августейшим особам, были просмотрены им самым тщательным образом. Изучение было глубокое, очень долгое. Лишь после этого Александр Михайлович начал создание образа.

В память о Мастере

Сегодня икону Царственных мучеников, написанную Александром Соколовым, можно увидеть не только на Валааме. В начале ноября в Храме Христа Спасителя открылась посмертная выставка мастера. На ней представлено около ста работ разных периодов творчества иконописца, начиная с 1980 года, когда он создал образ «Не рыдай Мене, Мати» (собрание семьи Соколовых-Вишняк) до 2014-го - последнего года жизни. Гости выставки могут увидеть панагии, мозаику, репродукции фресок из храмов и монастырей России и зарубежья. И, конечно, там есть ряд икон, написанных мастером, в том числе образ Царственных мучеников с часовни Смоленского скита Валаамского монастыря, привезенный специально в Москву на выставку художника.

В возрасте 54 лет после тяжелой болезни скончался известный иконописец Александр Михайлович Соколов.

По воле Бога, земля Дияшевская была последней площадкой для мастерства иконописца. Именно в храме Преображения Господня Башкортостанской митрополии навсегда прописались заключительные работы автора, ставшие восклицательным знаком творческой жизни Александра.

Ниже, приводим Вам статью из интернет-источников об иконописце, и фотогалерею его росписей, которыми

Александр Михайлович Соколов

Родился в 1960 г. В 1972-1978 гг. обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. Учился в Московском высшем художественно-промышленном училище (бывшее Строгановское) — ныне Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова. Участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря. Участвовал в росписи храмов вмц. Параскевы в с. Пятница Владимрской обл., Св. Иоанна Богослова в Москве, деревянного храма в с. Сукава Японии, а также храмов в США, Польше. Преподавал иконопись в России и в Японии. Живет и работает в Москве. Женат на художнице Марии Вишняк, четверо детей.

Пусть цветут сто цветов

— Я исповедую принцип председателя Мао: пусть цветут сто цветов. Выбирать, считаю, не стоит: дух дышит, где хочет, — отвечает художник на вопрос о том, какая иконописная манера ему ближе. - Знаменитый реставратор Адольф Овчинников как-то сказал: «Когда мы только начинали работать в реставрации, нам подавай только домонгольский период, а теперь извиняемся перед 18 веком». Настоящие образы встречаются в разные времена. Так же, как и некачественные. Я один раз видел икону, написанную Феофаном Затворником, - это кошмар, отсутствие вкуса! Поражает контраст между его высоким духовно-аскетическим опытом в литературе, в его жизни, и художественной нечуткостью в иконописи.

Все ругают копирование образцов. А как писать? Как найти путь, чтобы не уйти только в «реализацию я», либо - безличное копирование?

— Думаю, что лучше, конечно, человеку сидеть и копировать иконы и зарабатывать деньги, чем писать противоположного свойства предметы. Все-таки это как-то приобщает к Церкви.

По большому же счету тиражирование, копирование - это очень плохо, поскольку снижает и уровень требований к иконе, и искажает ее понимание.

И вообще, главная беда современного церковного искусства - невзыскательный вкус заказчиков, потребителей. Им главное - размер, сюжет. От иконы никто не ждет того, чтобы она была Божественным образом. Редких настоящих ценителей — священников, епископов - можно по пальцам перечесть, а потому они не могут оказывать серьезное воздействие на печальную ситуацию.

Процветает производство предметов культа, а церковное искусство — сакральное, духовное - остается уделом маргиналов.

Маргиналов - в каком смысле?

— Церковное искусство, с одной стороны - элитарное: по определению, человек должен много знать и понимать. С другой стороны - маргинальное. Это удел тех, кто точно не будет «хозяином жизни». При этом церковное искусство открыто всем, но не всем нужно.

Как же иконописцу не стать «штамповщиком?

— Образовываться. Читать книжки. И стараться как можно меньше д
елать и поступков, и икон - неосознанно. Как говорил мой очень хороший друг, церковный ювелир Марк Лозинский: «Люди живут и умирают, не приходя в сознание».

Когда я решил, что мне надо креститься, наш друг семьи, философ, исследователь античной философии, позвал меня к себе. После серьезной беседы он сказал: «Ну ладно, крестись!» На мое насмешливое «спасибо» заметил: «Не смейся. Понимаешь, ситуация бывает такая, что люди, приходящие в Церковь, думают, что они купили билет и сели в поезд, а дальше можно быть спокойным, что до конечной станции тебя довезут. Такая установка неприемлема».

Божественная гармония

Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?

— Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Помню свои ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас Рублева: мурашки по телу. Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию - по порядку - сначала Ветхий Завет, потом - Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет - крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме: если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставляющее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности. Потом я много встречал людей моего поколения (мне 52 года), которые в это время пришли в Церковь.

Крестившись, я стал задумываться о том, что надо бы попытаться написать икону. Но до окончания школы не успел. Потом пошел в армию, а точнее, во флот. В ноябре 1980-го демобилизовался и сразу же женился. А в декабре написал первую икону (доску для нее заготовил еще на службе). Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора на Рогожском кладбище. Икона не сохранилась, зато вторая — «Не рыдай, Мене, Мати» — хранится у нас дома.

Что для Вас иконопись?

— Сначала было ощущение от встречи с иконой. Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Только в процессе работы, спустя какое-то время, я стал думать, как иконопись внутренне связана с жизнью Церкви, с христианской философией. И вот только теперь мое понимание, что такое икона и для чего она, только-только начало формироваться.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто - путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью - украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель - формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

Учителя

Где учились и у кого?

— Главный учитель — мой духовник и духовник супруги Марии Вишняк отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Он погиб десять лет назад. Для меня, как и для многих иконописцев, он был знатоком номер один в области древнерусского церковного искусства, понимал и ценил его.

Причем сам отец Анатолий не был художником. Но он так обустроил свой деревянный храм (построенный, кстати, в 1925 году, в момент гонений на Церковь), что для меня это сейчас - эталон внутреннего убранства церкви. Там работали многие современные иконописцы. В том числе и я имел такую счастливую возможность.

Отец Анатолий мне всячески помогал, поддерживал. Когда мы с женой только поженились, у нас ничего не было: ни жилья, ни денег, ни работы. И отец Анатолий давал мне работу — писать списки с икон — причем обязательно интересную, творческую,чтобы думать о том, что ты делаешь, понимать.

В обучении технике мне в свое время очень помог человек, ныне покойный, иконописец Борис Андреев. С ним меня познакомила тетя, та самая, что привезла мне Библию… Тетя вообще в моей жизни сыграла большую роль. Она меня когда-то в художественную школу отвела, а потом, когда я решил креститься, проконтролировала, чтобы все было сознательно и осознанно. Хотя сама еще была тогда некрещенная. Борис Андреев был в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря реставратором и полуподпольно писал иконы. В те годы еще существовала статья в УК «Производство предметов культа» (4 года с конфискацией имущества), оставшаяся от 20-х годов, хотя на практике в 70-80-е годы она не применялась.

Я тоже начал работать в центре Грабаря. Сначала, месяц, агентом по снабжению, а затем — в библиотеке, хранителем музейных экспонатов. Помогал организовывать выставки, нечто вроде «Плакаты первых пятилеток». Главное, у меня была возможность пользоваться библиотекой центра Грабаря, где было много интересных материалов, в том числе даже не опубликованных, в машинописном виде, переводы книг по технике средневекового искусства, по иконописи.

В центре Грабаря работал и работает Адольф Овчинников, разработавший доскональную и правильную технологию иконописи. Он еще в то время большое внимание уделял и тому, что в сакральном искусстве всем технологичным процессам необходимо придавать особый смысл.

Год я проработал в центре Грабаря, потом поступил в Строгановку, где меня учили реставрации, технологии, копированию. С благодарностью вспоминаю замечательного педагога-технолога, художника-монументалиста Александра Александровича Комарова, автора грамотного учебника по монументальной живописи.

Два года учебы дали мне очень-очень много. Можно было продолжать учиться и дальше, но в 1983 году Церкви вернули Свято-Данилов монастырь, его начали восстанавливать и туда Патриархом был направлен знаменитый иконописец отец Зинон (Теодор). И я год проработал с ним в Свято-Даниловом монастыре.

Если брать учителей в жизненном, духовном плане, кого назовете?

— Опять же - отца Анатолия. После его смерти мы, особенно моя жена, стали тесно общаться с митрополитом Антонием Сурожским (Блюмом). Она писала его портрет - единственный прижизненный. Он тогда уже был немощен, перестал сам приезжать в Россию, и мы несколько раз всей семьей, с детьми, отправлялись к нему.

Что он важного говорил людям, есть в его книжках. Хотя, на самом деле, он ни одной не написал. Все его издания - с диктофона записанные беседы. Когда ему однажды кто-то принес на подпись книгу, он сказал: «Представляете, я понятия не имею о том, что в этой книге». Владыка не раз говорил: «Я не могу отвечать за все, что написано в этих книгах». А в одной беседе с нами он произнес: «Имейте в виду: то, что я сейчас скажу, не нужно разносить дальше. Это мое мнение, которое может быть для кого-то соблазнительным». И высказался по богословскому вопросу.

Также лет шесть я каждый год ездил в Америку, к протоиерею Виктору Потапову, настоятелю кафедрального собора св. Иоанна Крестителя в Вашингтоне, который почти 30 лет вел православные передачи на «Голосе Америки». Когда мы с женой впервые увидели отца Виктора, услышали первые произнесенные им фразы, мы ахнули: он оказался удивительно похожим на отца Анатолия!

Его храм к моменту нашего знакомства был настолько ухожен, что трудно было придумать, что еще там можно сделать. В результате я сделал мозаики на фасадах храма, мозаики и росписи в часовню на приходском кладбище.

Сейчас он остается духовно близким для нас человеком. К сожалению, видимся мы редко. Больше, чем чудо

— Это таинственное и необъяснимое присутствие Божественной силы, которая проявляет себя в ответ на какие-то надежды, чаяния, просьбы людей.

Как это происходит - сказать не могу. Чудо - это не феномен, то есть не нечто необъяснимое с научной точки зрения. Чудо — то, что оказывает воздействие на душу, а естественным путем или сверхъестественным, не так важно. Если все проходит без каких-то последствий для человеческих душ, остается только пожать плечами и констатировать: «Ну, вот был случай».

Для человека, который участвует в таинствах Церкви, чудеса обычны. Если мы верим в чудо, что хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь Бога, верим, что через Причастие сами приобщаемся к Вечной Жизни, - это гораздо больше, чем исцеление какой-нибудь физической немощи.

Ответственность есть, что написали чудотворную икону?

— Стыдно, что сам икону написал, а выпить иногда в хорошей компании не прочь, — со смехом отвечает художник. — А если серьезно - да, ответственность увеличивается, но не из-за конкретной иконы, а из-за возраста, осознания того, что с каждым годом времени остается меньше.

Как-то, когда еще жив был мой духовник, я раздумывал, согласиться мне или не согласиться на один заказ, выполняя который я бы делал не совсем то, что мне хотелось. На что отец Анатолий мне сказал: «Тебе сколько лет-то? (а мне было за 40). Зачем тратить время на то, что тебе не хочется делать?» Для меня ответственность больше вот в этом: стараться не делать то, что не по совести…

Любимое

Любимые иконы, образы, которые предпочитаете писать, у Вас есть?

— Мне нравится иконография иконы Корсунской Божией Матери, и так сложилось, что я несколько раз писал ее. Очень много раз писал Нерукотворный Образ. Но это протоикона, поэтому имеет смысл вновь и вновь возвращаться к ней — чтобы увидеть самого себя, куда ты пришел или не пришел. Постоянно пишу святителя Николая. Он всегда узнаваем и его интересно писать.

Не очень люблю изображать святых, не имея хорошего образца, если есть только абстрактный лик, непонятно, как святой выглядел и мало информации, мало сведений… Получается, что создаешь условное изображение. Гораздо интереснее писать святого, память о котором сохранилась и бережно передается, или есть фотографии.

Я не раз писал по фотографиям святого Иоанна Кронштадтского, новомучеников. Для меня важно передать индивидуальные черты святых, освященные Божественным светом.

Что интереснее — монументальная церковная живопись или иконопись?

— Я люблю делать все, и особенно то, что не умею. Часто берусь за то, что никогда не пробовал, - из такого спортивного интереса. Это дает мне силы, вдохновение.

Хотя я могу смиренно и бесконечно повторять и повторять привычную работу, как музыкант, бесконечное число раз играющий произведения Баха или Моцарта. Это здорово.

А бывает, надо сделать что-то новое, например, расписать стену. Хотя сейчас это и физически уже тяжело и требует воли: надо себя понуждать, рано вставать, много работать. Нужна дисциплина и взаимодействие с людьми. Руководить росписью, расписывать в команде — отдельная тяжелая профессия. Потому сейчас я расписываю один — храм Казанской Божией Матери в подмосковной деревне Пучково. Есть много вещей, которые я люблю делать: резать по дереву, по камню…

Очень люблю эллинское и египетское искусство. И не будь я иконописец, затеял бы какую-нибудь веселую роспись…

Чем процесс написания иконы отличается от процесса написания картины?

— Процесс иконописи регламентирован. Через каждое действие, через повторение каких-то формул, символов человек приобщается к тому, что он делает. В идеале работа иконописца должна быть осмысленным служением, причем смыслом наполняется каждый шаг, начиная с выбора материала.

У меня есть опыт, когда я из бревна вырубал доску, готовил и писал икону. Все имеет значение, в том числе и приготовление краски: собирание материалов, растирание. Просто купить краску в банке - другое. Упускаешь в этом случае очень много полезного для души. Много важного содержится в самом технологическом процессе.

У отца Павла Флоренского описано символическое значения каждого результата работы иконописца. Материальное делание с духовным очень связаны. В реальности все, о чем я говорю, получается осуществлять лишь частично.

Два художника в доме

Два художника в семье: с супругой критикуете друг друга, советуетесь?

— Мне требуется поддержка, и я советуюсь со всеми: с детьми, с женой, со знакомыми, как понимающими, так и не понимающими. Ведь я работаю для людей, и мне необходим такой универсальный взгляд. И по природе я конформист, способен к компромиссу.

А жена, она - творит, ей замечания лучше не делать. Да и нет смысла: она самовыражается, какие тут могут быть замечания?

Так что творческих споров у нас не возникает: я пишу свое, жена - свое. Ну, еще я ношу ей этюдник, готовлю дощечки (она любит на дощечках писать). И делаю все рамы для ее картин.

День начинается с мастерской?

— Утром я обычно на объекте, затем еду в мастерскую, где мы как раз работаем с женой.

Вечером обычно смотрим вместе кино. Так происходит последние лет пять. Раньше ни телевизора не было, ни видео. Потом у всех детей появились компьютеры, и мы решили себе купить dvd. А выросли дети без телевизора. Но не потому, что им категорически запрещалось! Они могли сходить к соседям, посмотреть что-то по своему выбору. Мы и сами ходили к соседям иногда смотреть телевизор. Просто иметь его дома невозможно: насилие над личностью, поскольку он буквально «затягивает», причем всякой ерундой.

Дети - не художники?

— Старшая дочка закончила истфак МГУ, вышла замуж за скульптора, который занимается резьбой иконостасов, и помогает ему. Она может и золотить, и рисовать. Но у нее трое маленьких детей…

Другая дочка по образованию — дизайнер одежды. Тоже умеет золотить. Вот сейчас мне золотит для храма - подрабатывает.

Сын Ваня может все - лепить, рисовать, но он лепит котлеты. Он - повар. Жена как-то попросила: «Вань, свари борщ, ты же повар». На что последовал ответ: «Нет, не буду. Повар - это не то, что вы думаете!» Младший сын тоже подрабатывает у меня в мастерской, но он компьютерщик и видит себя в этом.

Я считаю, что мы много чего неправильного допустили в их воспитании. Но то, что они сами себе выбрали путь и сами идут по нему, - это нормально.

Дети выросли и не перестали ходить в храм?

— Они ходят в храм, но для них это не то, что для нас. То, что не куплено дорогой ценой, обычно не ценится. А они с самого детства в церковной жизни, для них все естественно, спокойно, просто, без откровений. Думаю, что у каждого еще впереди настоящее открытие Бога.

Как успевали уделять время и работе, и детям, когда они были маленькие?

В этот момент в дверях появляется сын Иван.

— Вань, ответь, как мы вас воспитывали? —

— У меня встречный вопрос - семья не мешала творчеству? — спрашивает Иван.

— Мешала, — смеясь, говорит Александр Михайлович. — Все время…

— Нас же четверо, — продолжает Иван. - Можно сказать, что родители жили отдельно от нас — в мастерской, возвращаясь лишь ночевать. А дети дома. Ты меня один раз в школу привел - в первом классе.

— Сколько раз я приходил на родительское собрание, — вспоминает художник, — и не мог класс найти. И решил больше не ходить. Ваня сам решает все свои проблемы с детства. Вот сейчас за несколько дней ему нужно оплатить обучение в институте.

Как насчет большой семьи и проблемы с самореализацией: часто приходилось делать что-то для заработка?

— У меня кризис среднего возраста, который продолжается вот уже 10 лет. Я очень хочу завязать с этими заказными работами и сделать что-нибудь для себя. То, что мне хочется. Но пока получается только эпизодически. Дети не совсем независимы. Только с этого года они перестали просто так получать деньги. Так что никогда не было свободы делать то, что хочешь. Мне есть, куда рваться, о чем мечтать.

Возникают ситуации, когда кажется, что все идет не так, как надо, опускаются руки, состояние близкое к депрессивному?

— Не было лет с 16. Да и тогда - только после активных дружеских посиделок.

На самом деле я счастливый человек, у меня чудесная жена, без которой себя не мыслю. Мы с ней - одно целое. Бывает, конечно, можем поругаться. Она у меня казачка, выросшая на Кавказе, с соответствующим темпераментом. Какая уж тут депрессия!

Подготовила Оксана Головко

Фото Александра Юлии Маковейчук

Фото росписи храма Светланы Комковой (г.Уфа)

- иконописец: | | | .

Александр Михайлович Соколов родился в 1959 г. В 1972-1978 гг. обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. Учился в Московском высшем художественно-промышленном училище (бывшее Строгановское) - ныне Московская государственная художественно-промышленная академия имени С. Г. Строганова. Участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря. Участвовал в росписи храмов вмц. Параскевы в с. Пятница Владимрской обл., Св. Иоанна Богослова в Москве, деревянного храма в с. Сукава Японии, а также храмов в США, Польше. Преподавал иконопись в России и в Японии.

..

..

Александр Михайлович СОКОЛОВ: интервью

Александр Михайлович СОКОЛОВ (1959-2015) - иконописец: | | | .

ИКОНОПИСЬ - УДЕЛ МАРГИНАЛОВ

А фотоаппарат со вспышкой можно? - спрашивает у иконописца Александра Соколова моя восьмилетняя дочка, приготовившись снимать в его мастерской. «За отдельную плату», - шутливо отвечает мастер.

Он вообще то и дело шутит, не позволяя перейти грань, за которой разговор о серьезных вещах может перейти в пафос, который часто это серьезное обесценивает.

Пусть цветут сто цветов

Я исповедую принцип председателя Мао: пусть цветут сто цветов. Выбирать, считаю, не стоит: дух дышит, где хочет, - отвечает художник на вопрос о том, какая иконописная манера ему ближе. - Знаменитый реставратор Адольф Овчинников как-то сказал: «Когда мы только начинали работать в реставрации, нам подавай только домонгольский период, а теперь извиняемся перед 18 веком».

Настоящие образы встречаются в разные времена. Так же, как и некачественные. Я один раз видел икону, написанную Феофаном Затворником, - это кошмар, отсутствие вкуса! Поражает контраст между его высоким духовно-аскетическим опытом в литературе, в его жизни, и художественной нечуткостью в иконописи.

Все ругают копирование образцов. А как писать? Как найти путь, чтобы не уйти только в «реализацию я», либо - безличное копирование?
- Думаю, что лучше, конечно, человеку сидеть и копировать иконы и зарабатывать деньги, чем писать противоположного свойства предметы. Все-таки это как-то приобщает к Церкви.

По большому же счету тиражирование, копирование - это очень плохо, поскольку снижает и уровень требований к иконе, и искажает ее понимание.

И вообще, главная беда современного церковного искусства - невзыскательный вкус заказчиков, потребителей. Им главное - размер, сюжет. От иконы никто не ждет того, чтобы она была Божественным образом. Редких настоящих ценителей - священников, епископов - можно по пальцам перечесть, а потому они не могут оказывать серьезное воздействие на печальную ситуацию.

Процветает производство предметов культа, а церковное искусство - сакральное, духовное - остается уделом маргиналов.

- Маргиналов - в каком смысле?
- Церковное искусство, с одной стороны - элитарное: по определению, человек должен много знать и понимать. С другой стороны - маргинальное. Это удел тех, кто точно не будет «хозяином жизни». При этом церковное искусство открыто всем, но не всем нужно.

- Как же иконописцу не стать «штамповщиком?
- Образовываться. Читать книжки. И стараться как можно меньше делать и поступков, и икон - неосознанно. Как говорил мой очень хороший друг, церковный ювелир Марк Лозинский: «Люди живут и умирают, не приходя в сознание».

Когда я решил, что мне надо креститься, наш друг семьи, философ, исследователь античной философии, позвал меня к себе. После серьезной беседы он сказал: «Ну ладно, крестись!» На мое насмешливое «спасибо» заметил: «Не смейся. Понимаешь, ситуация бывает такая, что люди, приходящие в Церковь, думают, что они купили билет и сели в поезд, а дальше можно быть спокойным, что до конечной станции тебя довезут. Такая установка неприемлема».

Божественная гармония

Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?
- Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Помню свои ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас Рублева: мурашки по телу. Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию - по порядку - сначала Ветхий Завет, потом - Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет - крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме: если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставляющее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности. Потом я много встречал людей моего поколения (мне 52 года), которые в это время пришли в Церковь.

Крестившись, я стал задумываться о том, что надо бы попытаться написать икону. Но до окончания школы не успел. Потом пошел в армию, а точнее, во флот. В ноябре 1980-го демобилизовался и сразу же женился. А в декабре написал первую икону (доску для нее заготовил еще на службе). Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора на Рогожском кладбище. Икона не сохранилась, зато вторая - «Не рыдай, Мене, Мати» - хранится у нас дома.

- Что для Вас иконопись?
- Сначала было ощущение от встречи с иконой. Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Только в процессе работы, спустя какое-то время, я стал думать, как иконопись внутренне связана с жизнью Церкви, с христианской философией. И вот только теперь мое понимание, что такое икона и для чего она, только-только начало формироваться.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто - путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью - украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель - формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

Учителя

Где учились и у кого?
- Главный учитель - мой духовник и духовник супруги Марии Вишняк отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Он погиб десять лет назад. Для меня, как и для многих иконописцев, он был знатоком номер один в области древнерусского церковного искусства, понимал и ценил его.

Причем сам отец Анатолий не был художником. Но он так обустроил свой деревянный храм (построенный, кстати, в 1925 году, в момент гонений на Церковь), что для меня это сейчас - эталон внутреннего убранства церкви. Там работали многие современные иконописцы. В том числе и я имел такую счастливую возможность.

Отец Анатолий мне всячески помогал, поддерживал. Когда мы с женой только поженились, у нас ничего не было: ни жилья, ни денег, ни работы. И отец Анатолий давал мне работу - писать списки с икон - причем обязательно интересную, творческую, чтобы думать о том, что ты делаешь, понимать.

В обучении технике мне в свое время очень помог человек, ныне покойный, иконописец Борис Андреев. С ним меня познакомила тетя, та самая, что привезла мне Библию… Тетя вообще в моей жизни сыграла большую роль. Она меня когда-то в художественную школу отвела, а потом, когда я решил креститься, проконтролировала, чтобы все было сознательно и осознанно. Хотя сама еще была тогда некрещенная.

Борис Андреев был в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря реставратором и полуподпольно писал иконы. В те годы еще существовала статья в УК «Производство предметов культа» (4 года с конфискацией имущества), оставшаяся от 20-х годов, хотя на практике в 70-80-е годы она не применялась.

Я тоже начал работать в центре Грабаря. Сначала, месяц, агентом по снабжению, а затем - в библиотеке, хранителем музейных экспонатов. Помогал организовывать выставки, нечто вроде «Плакаты первых пятилеток». Главное, у меня была возможность пользоваться библиотекой центра Грабаря, где было много интересных материалов, в том числе даже не опубликованных, в машинописном виде, переводы книг по технике средневекового искусства, по иконописи.

В центре Грабаря работал и работает Адольф Овчинников, разработавший доскональную и правильную технологию иконописи. Он еще в то время большое внимание уделял и тому, что в сакральном искусстве всем технологичным процессам необходимо придавать особый смысл.

Год я проработал в центре Грабаря, потом поступил в Строгановку, где меня учили реставрации, технологии, копированию. С благодарностью вспоминаю замечательного педагога-технолога, художника-монументалиста Александра Александровича Комарова, автора грамотного учебника по монументальной живописи.

Два года учебы дали мне очень-очень много. Можно было продолжать учиться и дальше, но в 1983 году Церкви вернули Свято-Данилов монастырь, его начали восстанавливать и туда Патриархом был направлен знаменитый иконописец отец Зинон (Теодор). И я год проработал с ним в Свято-Даниловом монастыре.

- Если брать учителей в жизненном, духовном плане, кого назовете?
- Опять же - отца Анатолия. После его смерти мы, особенно моя жена, стали тесно общаться с митрополитом Антонием Сурожским (Блюмом). Она писала его портрет - единственный прижизненный. Он тогда уже был немощен, перестал сам приезжать в Россию, и мы несколько раз всей семьей, с детьми, отправлялись к нему.

Что он важного говорил людям, есть в его книжках. Хотя, на самом деле, он ни одной не написал. Все его издания - с диктофона записанные беседы. Когда ему однажды кто-то принес на подпись книгу, он сказал: «Представляете, я понятия не имею о том, что в этой книге». Владыка не раз говорил: «Я не могу отвечать за все, что написано в этих книгах». А в одной беседе с нами он произнес: «Имейте в виду: то, что я сейчас скажу, не нужно разносить дальше. Это мое мнение, которое может быть для кого-то соблазнительным». И высказался по богословскому вопросу.

Также лет шесть я каждый год ездил в Америку, к протоиерею Виктору Потапову, настоятелю кафедрального собора св. Иоанна Крестителя в Вашингтоне, который почти 30 лет вел православные передачи на «Голосе Америки». Когда мы с женой впервые увидели отца Виктора, услышали первые произнесенные им фразы, мы ахнули: он оказался удивительно похожим на отца Анатолия!

Его храм к моменту нашего знакомства был настолько ухожен, что трудно было придумать, что еще там можно сделать. В результате я сделал мозаики на фасадах храма, мозаики и росписи в часовню на приходском кладбище.

Сейчас он остается духовно близким для нас человеком. К сожалению, видимся мы редко.

Больше, чем чудо

Вы автор чтимой иконы «Неупиваемая Чаша», которая находится в Высоцком монастыре в подмосковном Серпухове. Что такое чудотворная икона?
- Это таинственное и необъяснимое присутствие Божественной силы, которая проявляет себя в ответ на какие-то надежды, чаяния, просьбы людей.

Как это происходит - сказать не могу. Чудо - это не феномен, то есть не нечто необъяснимое с научной точки зрения. Чудо - то, что оказывает воздействие на душу, а естественным путем или сверхъестественным, не так важно. Если все проходит без каких-то последствий для человеческих душ, остается только пожать плечами и констатировать: «Ну, вот был случай».

Для человека, который участвует в таинствах Церкви, чудеса обычны. Если мы верим в чудо, что хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь Бога, верим, что через Причастие сами приобщаемся к Вечной Жизни, - это гораздо больше, чем исцеление какой-нибудь физической немощи.

- Ответственность есть, что написали чудотворную икону?
- Стыдно, что сам икону написал, а выпить иногда в хорошей компании не прочь, - со смехом отвечает художник. - А если серьезно - да, ответственность увеличивается, но не из-за конкретной иконы, а из-за возраста, осознания того, что с каждым годом времени остается меньше.

Как-то, когда еще жив был мой духовник, я раздумывал, согласиться мне или не согласиться на один заказ, выполняя который я бы делал не совсем то, что мне хотелось. На что отец Анатолий мне сказал: «Тебе сколько лет-то? (а мне было за 40). Зачем тратить время на то, что тебе не хочется делать?» Для меня ответственность больше вот в этом: стараться не делать то, что не по совести…

Любимое

Любимые иконы, образы, которые предпочитаете писать, у Вас есть?
- Мне нравится иконография иконы Корсунской Божией Матери, и так сложилось, что я несколько раз писал ее. Очень много раз писал Нерукотворный Образ. Но это протоикона, поэтому имеет смысл вновь и вновь возвращаться к ней - чтобы увидеть самого себя, куда ты пришел или не пришел. Постоянно пишу святителя Николая. Он всегда узнаваем и его интересно писать.

Не очень люблю изображать святых, не имея хорошего образца, если есть только абстрактный лик, непонятно, как святой выглядел и мало информации, мало сведений… Получается, что создаешь условное изображение. Гораздо интереснее писать святого, память о котором сохранилась и бережно передается, или есть фотографии.

Я не раз писал по фотографиям святого Иоанна Кронштадтского, новомучеников. Для меня важно передать индивидуальные черты святых, освященные Божественным светом.

- Что интереснее - монументальная церковная живопись или иконопись?
- Я люблю делать все, и особенно то, что не умею. Часто берусь за то, что никогда не пробовал, - из такого спортивного интереса. Это дает мне силы, вдохновение.

Хотя я могу смиренно и бесконечно повторять и повторять привычную работу, как музыкант, бесконечное число раз играющий произведения Баха или Моцарта. Это здорово.

А бывает, надо сделать что-то новое, например, расписать стену. Хотя сейчас это и физически уже тяжело и требует воли: надо себя понуждать, рано вставать, много работать. Нужна дисциплина и взаимодействие с людьми. Руководить росписью, расписывать в команде - отдельная тяжелая профессия. Потому сейчас я расписываю один - храм Казанской Божией Матери в подмосковной деревне Пучково.

Есть много вещей, которые я люблю делать: резать по дереву, по камню…

Очень люблю эллинское и египетское искусство. И не будь я иконописец, затеял бы какую-нибудь веселую роспись…

- Чем процесс написания иконы отличается от процесса написания картины?
- Процесс иконописи регламентирован. Через каждое действие, через повторение каких-то формул, символов человек приобщается к тому, что он делает. В идеале работа иконописца должна быть осмысленным служением, причем смыслом наполняется каждый шаг, начиная с выбора материала.

У меня есть опыт, когда я из бревна вырубал доску, готовил и писал икону. Все имеет значение, в том числе и приготовление краски: собирание материалов, растирание. Просто купить краску в банке - другое. Упускаешь в этом случае очень много полезного для души. Много важного содержится в самом технологическом процессе.

У отца Павла Флоренского описано символическое значения каждого результата работы иконописца. Материальное делание с духовным очень связаны. В реальности все, о чем я говорю, получается осуществлять лишь частично.

Два художника в доме

Два художника в семье: с супругой критикуете друг друга, советуетесь?
- Мне требуется поддержка, и я советуюсь со всеми: с детьми, с женой, со знакомыми, как понимающими, так и не понимающими. Ведь я работаю для людей, и мне необходим такой универсальный взгляд. И по природе я конформист, способен к компромиссу.

А жена, она - творит, ей замечания лучше не делать. Да и нет смысла: она самовыражается, какие тут могут быть замечания?

Так что творческих споров у нас не возникает: я пишу свое, жена - свое. Ну, еще я ношу ей этюдник, готовлю дощечки (она любит на дощечках писать). И делаю все рамы для ее картин.

- День начинается с мастерской?
- Утром я обычно на объекте, затем еду в мастерскую, где мы как раз работаем с женой.

Вечером обычно смотрим вместе кино. Так происходит последние лет пять. Раньше ни телевизора не было, ни видео. Потом у всех детей появились компьютеры, и мы решили себе купить dvd. А выросли дети без телевизора. Но не потому, что им категорически запрещалось! Они могли сходить к соседям, посмотреть что-то по своему выбору. Мы и сами ходили к соседям иногда смотреть телевизор. Просто иметь его дома невозможно: насилие над личностью, поскольку он буквально «затягивает», причем всякой ерундой.

- Дети - не художники?
- Старшая дочка закончила истфак МГУ, вышла замуж за скульптора, который занимается резьбой иконостасов, и помогает ему. Она может и золотить, и рисовать. Но у нее трое маленьких детей…

Другая дочка по образованию - дизайнер одежды. Тоже умеет золотить. Вот сейчас мне золотит для храма - подрабатывает.

Сын Ваня может все - лепить, рисовать, но он лепит котлеты. Он - повар. Жена как-то попросила: «Вань, свари борщ, ты же повар». На что последовал ответ: «Нет, не буду. Повар - это не то, что вы думаете!»

Младший сын тоже подрабатывает у меня в мастерской, но он компьютерщик и видит себя в этом.

Я считаю, что мы много чего неправильного допустили в их воспитании. Но то, что они сами себе выбрали путь и сами идут по нему, - это нормально.

- Дети выросли и не перестали ходить в храм?
- Они ходят в храм, но для них это не то, что для нас. То, что не куплено дорогой ценой, обычно не ценится. А они с самого детства в церковной жизни, для них все естественно, спокойно, просто, без откровений. Думаю, что у каждого еще впереди настоящее открытие Бога.

- Как успевали уделять время и работе, и детям, когда они были маленькие?

В этот момент в дверях появляется сын Иван.

Вань, ответь, как мы вас воспитывали? -

- У меня встречный вопрос - семья не мешала творчеству? - спрашивает Иван.

Мешала, - смеясь, говорит Александр Михайлович. - Все время…

Нас же четверо, - продолжает Иван. - Можно сказать, что родители жили отдельно от нас - в мастерской, возвращаясь лишь ночевать. А дети дома. Ты меня один раз в школу привел - в первом классе.

Сколько раз я приходил на родительское собрание, - вспоминает художник, - и не мог класс найти. И решил больше не ходить. Ваня сам решает все свои проблемы с детства. Вот сейчас за несколько дней ему нужно оплатить обучение в институте.

- Как насчет большой семьи и проблемы с самореализацией: часто приходилось делать что-то для заработка?
- У меня кризис среднего возраста, который продолжается вот уже 10 лет. Я очень хочу завязать с этими заказными работами и сделать что-нибудь для себя. То, что мне хочется. Но пока получается только эпизодически. Дети не совсем независимы. Только с этого года они перестали просто так получать деньги.

Так что никогда не было свободы делать то, что хочешь. Мне есть, куда рваться, о чем мечтать.

Возникают ситуации, когда кажется, что все идет не так, как надо, опускаются руки, состояние близкое к депрессивному?
- Не было лет с 16. Да и тогда - только после активных дружеских посиделок.

На самом деле я счастливый человек, у меня чудесная жена, без которой себя не мыслю. Мы с ней - одно целое. Бывает, конечно, можем поругаться. Она у меня казачка, выросшая на Кавказе, с соответствующим темпераментом. Какая уж тут депрессия!

Александр Соколов родился в 1960 году. В с 1972 по 1978 годы обучался в Московской художественной школе при Академии художеств. Окончил Московское высшее художественно-промышленное училище (бывшее Строгановское). Участвовал в восстановлении Свято-Данилова монастыря. Участвовал в росписи храмов великомученицы Параскевы в селе Пятница Владимирской области, Святителя Иоанна Богослова в Москве, деревянного храма в селе. Сукава Японии, а также храмов в США, Польше. Преподавал иконопись в России и в Японии. Жена - художница Мария Вишняк, четверо детей.

Интервью художника ежедневному интернет-изданию «Православие и мир».

Иконопись - удел маргиналов

А фотоаппарат со вспышкой можно? - спрашивает у иконописца Александра Соколова моя восьмилетняя дочка, приготовившись снимать в его мастерской. «За отдельную плату», - шутливо отвечает мастер.

Он вообще то и дело шутит, не позволяя перейти грань, за которой разговор о серьезных вещах может перейти в пафос, который часто это серьезное обесценивает.

Пусть цветут сто цветов

Я исповедую принцип председателя Мао: пусть цветут сто цветов. Выбирать, считаю, не стоит: дух дышит, где хочет, - отвечает художник на вопрос о том, какая иконописная манера ему ближе. - Знаменитый реставратор Адольф Овчинников как-то сказал: «Когда мы только начинали работать в реставрации, нам подавай только домонгольский период, а теперь извиняемся перед 18 веком».

Настоящие образы встречаются в разные времена. Так же, как и некачественные. Я один раз видел икону, написанную Феофаном Затворником, - это кошмар, отсутствие вкуса! Поражает контраст между его высоким духовно-аскетическим опытом в литературе, в его жизни, и художественной нечуткостью в иконописи.

- Все ругают копирование образцов. А как писать? Как найти путь, чтобы не уйти только в «реализацию я», либо - безличное копирование?

Думаю, что лучше, конечно, человеку сидеть и копировать иконы и зарабатывать деньги, чем писать противоположного свойства предметы. Все-таки это как-то приобщает к Церкви.

По большому же счету тиражирование, копирование - это очень плохо, поскольку снижает и уровень требований к иконе, и искажает ее понимание.

И вообще, главная беда современного церковного искусства - невзыскательный вкус заказчиков, потребителей. Им главное - размер, сюжет. От иконы никто не ждет того, чтобы она была Божественным образом. Редких настоящих ценителей - священников, епископов - можно по пальцам перечесть, а потому они не могут оказывать серьезное воздействие на печальную ситуацию.
Процветает производство предметов культа, а церковное искусство - сакральное, духовное - остается уделом маргиналов.

- Маргиналов - в каком смысле?

Церковное искусство, с одной стороны - элитарное: по определению, человек должен много знать и понимать. С другой стороны - маргинальное. Это удел тех, кто точно не будет «хозяином жизни». При этом церковное искусство открыто всем, но не всем нужно.

- Как же иконописцу не стать «штамповщиком?

Когда я решил, что мне надо креститься, наш друг семьи, философ, исследователь античной философии, позвал меня к себе. После серьезной беседы он сказал: «Ну ладно, крестись!» На мое насмешливое «спасибо» заметил: «Не смейся. Понимаешь, ситуация бывает такая, что люди, приходящие в Церковь, думают, что они купили билет и сели в поезд, а дальше можно быть спокойным, что до конечной станции тебя довезут. Такая установка неприемлема».

Божественная гармония

- Когда Вы первый раз сознательно увидели икону?

Мне было лет 14-15, я учился в Московской средней художественной школе при Академии художеств. Она тогда находилась в Лаврушинском переулке, напротив Третьяковской галереи. Помню свои ощущения, когда входил в зал, где висел Звенигородский Спас : мурашки по телу. Безо всякой экзальтации, на которую, наверное, не способен совсем, я чувствовал свет, исходивший от иконы и воспринимал ее именно как Явление.

А незадолго до этой встречи я прочел Библию - по порядку - сначала Ветхий Завет, потом - Новый. Библию, напечатанную на тонкой папиросной бумаге, привезла из-за границы тетя.

А в 16 лет - крестился. Была, видимо, юношеская тоска, необходимость понять смысл жизни. Причем в острой форме: если нет смысла, то зачем жить? Это происходило не только со мной: что-то было в атмосфере, заставляющее людей искать выход из совершенно бессмысленной действительности. Потом я много встречал людей моего поколения (мне 52 года), которые в это время пришли в Церковь.

Крестившись, я стал задумываться о том, что надо бы попытаться написать икону. Но до окончания школы не успел. Потом пошел в армию, а точнее, во флот. В ноябре 1980-го демобилизовался и сразу же женился. А в декабре написал первую икону (доску для нее заготовил еще на службе). Это был список иконы святой Параскевы из Покровского собора на Рогожском кладбище. Икона не сохранилась, зато вторая - «Не рыдай, Мене, Мати» - хранится у нас дома.

- Что для Вас иконопись?

Сначала было ощущение от встречи с иконой. Хотелось знать больше, понять. До осмысления, что такое икона, было еще далеко.

Только в процессе работы, спустя какое-то время, я стал думать, как иконопись внутренне связана с жизнью Церкви, с христианской философией. И вот только теперь мое понимание, что такое икона и для чего она, только-только начало формироваться.

Первое чувство, когда только начинал, было юношески-примитивным: я думал, что своим талантом мог бы послужить Церкви и людям. А потом появилось понимание совершенно другое, что это не служение Церкви и людям, а просто - путь. Аскетическая практика. Человек может заниматься формированием своей собственной души, выполняя какое-то делание.

Не хочу никого обижать, но часто люди, занимающиеся иконописью, производят предметы культа. С благородной целью - украсить храм, дать людям средство для молитвы и, что тоже достойно, на мой взгляд, заработать денег себе на жизнь. Но в идеале, это все должно быть второстепенным.

А главная цель - формирование собственной души. Если человек занимается церковным искусством, он настраивается на Божественную гармонию.

Учителя

- Где учились и у кого?

Главный учитель - мой духовник и духовник супруги Марии Вишняк отец Анатолий Яковин, который служил в деревне Пятница Владимирской области. Он погиб десять лет назад. Для меня, как и для многих иконописцев, он был знатоком номер один в области древнерусского церковного искусства, понимал и ценил его.

Причем сам отец Анатолий не был художником. Но он так обустроил свой деревянный храм (построенный, кстати, в 1925 году, в момент гонений на Церковь), что для меня это сейчас - эталон внутреннего убранства церкви. Там работали многие современные иконописцы. В том числе и я имел такую счастливую возможность.

Отец Анатолий мне всячески помогал, поддерживал. Когда мы с женой только поженились, у нас ничего не было: ни жилья, ни денег, ни работы. И отец Анатолий давал мне работу - писать списки с икон - причем обязательно интересную, творческую,чтобы думать о том, что ты делаешь, понимать.

В обучении технике мне в свое время очень помог человек, ныне покойный, иконописец Борис Андреев. С ним меня познакомила тетя, та самая, что привезла мне Библию… Тетя вообще в моей жизни сыграла большую роль. Она меня когда-то в художественную школу отвела, а потом, когда я решил креститься, проконтролировала, чтобы все было сознательно и осознанно. Хотя сама еще была тогда некрещенная.

Борис Андреев был в Художественном научно-реставрационном центре имени академика И.Э. Грабаря реставратором и полуподпольно писал иконы. В те годы еще существовала статья в УК «Производство предметов культа» (4 года с конфискацией имущества), оставшаяся от 20-х годов, хотя на практике в 70-80-е годы она не применялась.

Я тоже начал работать в центре Грабаря. Сначала, месяц, агентом по снабжению, а затем - в библиотеке, хранителем музейных экспонатов. Помогал организовывать выставки, нечто вроде «Плакаты первых пятилеток». Главное, у меня была возможность пользоваться библиотекой центра Грабаря, где было много интересных материалов, в том числе даже не опубликованных, в машинописном виде, переводы книг по технике средневекового искусства, по иконописи.

В центре Грабаря работал и работает Адольф Овчинников, разработавший доскональную и правильную технологию иконописи. Он еще в то время большое внимание уделял и тому, что в сакральном искусстве всем технологичным процессам необходимо придавать особый смысл.

Год я проработал в центре Грабаря, потом поступил в Строгановку, где меня учили реставрации, технологии, копированию. С благодарностью вспоминаю замечательного педагога-технолога, художника-монументалиста Александра Александровича Комарова, автора грамотного учебника по монументальной живописи.

Два года учебы дали мне очень-очень много. Можно было продолжать учиться и дальше, но в 1983 году Церкви вернули Свято-Данилов монастырь, его начали восстанавливать и туда Патриархом был направлен знаменитый иконописец отец Зинон (Теодор). И я год проработал с ним в Свято-Даниловом монастыре.

- Если брать учителей в жизненном, духовном плане, кого назовете?

Опять же - отца Анатолия. После его смерти мы, особенно моя жена, стали тесно общаться с митрополитом Антонием Сурожским (Блюмом). Она писала его портрет - единственный прижизненный. Он тогда уже был немощен, перестал сам приезжать в Россию, и мы несколько раз всей семьей, с детьми, отправлялись к нему.

Что он важного говорил людям, есть в его книжках. Хотя, на самом деле, он ни одной не написал. Все его издания - с диктофона записанные беседы. Когда ему однажды кто-то принес на подпись книгу, он сказал: «Представляете, я понятия не имею о том, что в этой книге». Владыка не раз говорил: «Я не могу отвечать за все, что написано в этих книгах». А в одной беседе с нами он произнес: «Имейте в виду: то, что я сейчас скажу, не нужно разносить дальше. Это мое мнение, которое может быть для кого-то соблазнительным». И высказался по богословскому вопросу.

Также лет шесть я каждый год ездил в Америку, к протоиерею Виктору Потапову, настоятелю кафедрального собора св. Иоанна Крестителя в Вашингтоне, который почти 30 лет вел православные передачи на «Голосе Америки». Когда мы с женой впервые увидели отца Виктора, услышали первые произнесенные им фразы, мы ахнули: он оказался удивительно похожим на отца Анатолия!

Его храм к моменту нашего знакомства был настолько ухожен, что трудно было придумать, что еще там можно сделать. В результате я сделал мозаики на фасадах храма, мозаики и росписи в часовню на приходском кладбище.

Сейчас он остается духовно близким для нас человеком. К сожалению, видимся мы редко.

Больше, чем чудо

Это таинственное и необъяснимое присутствие Божественной силы, которая проявляет себя в ответ на какие-то надежды, чаяния, просьбы людей.

Как это происходит - сказать не могу. Чудо - это не феномен, то есть не нечто необъяснимое с научной точки зрения. Чудо - то, что оказывает воздействие на душу, а естественным путем или сверхъестественным, не так важно. Если все проходит без каких-то последствий для человеческих душ, остается только пожать плечами и констатировать: «Ну, вот был случай».

Для человека, который участвует в таинствах Церкви, чудеса обычны. Если мы верим в чудо, что хлеб и вино превращаются в Плоть и Кровь Бога, верим, что через Причастие сами приобщаемся к Вечной Жизни, - это гораздо больше, чем исцеление какой-нибудь физической немощи.

- Ответственность есть, что написали чудотворную икону?

Стыдно, что сам икону написал, а выпить иногда в хорошей компании не прочь, - со смехом отвечает художник. - А если серьезно - да, ответственность увеличивается, но не из-за конкретной иконы, а из-за возраста, осознания того, что с каждым годом времени остается меньше.

Как-то, когда еще жив был мой духовник, я раздумывал, согласиться мне или не согласиться на один заказ, выполняя который я бы делал не совсем то, что мне хотелось. На что отец Анатолий мне сказал: «Тебе сколько лет-то? (а мне было за 40). Зачем тратить время на то, что тебе не хочется делать?» Для меня ответственность больше вот в этом: стараться не делать то, что не по совести…

Любимое

- Любимые иконы, образы, которые предпочитаете писать, у Вас есть?

Мне нравится иконография иконы Корсунской Божией Матери, и так сложилось, что я несколько раз писал ее. Очень много раз писал Нерукотворный Образ. Но это протоикона, поэтому имеет смысл вновь и вновь возвращаться к ней - чтобы увидеть самого себя, куда ты пришел или не пришел. Постоянно пишу святителя Николая. Он всегда узнаваем и его интересно писать.

Не очень люблю изображать святых, не имея хорошего образца, если есть только абстрактный лик, непонятно, как святой выглядел и мало информации, мало сведений… Получается, что создаешь условное изображение. Гораздо интереснее писать святого, память о котором сохранилась и бережно передается, или есть фотографии.

Я не раз писал по фотографиям святого Иоанна Кронштадтского, новомучеников. Для меня важно передать индивидуальные черты святых, освященные Божественным светом.

- Что интереснее - монументальная церковная живопись или иконопись?

Я люблю делать все, и особенно то, что не умею. Часто берусь за то, что никогда не пробовал, - из такого спортивного интереса. Это дает мне силы, вдохновение.

Хотя я могу смиренно и бесконечно повторять и повторять привычную работу, как музыкант, бесконечное число раз играющий произведения Баха или Моцарта. Это здорово.

А бывает, надо сделать что-то новое, например, расписать стену. Хотя сейчас это и физически уже тяжело и требует воли: надо себя понуждать, рано вставать, много работать. Нужна дисциплина и взаимодействие с людьми. Руководить росписью, расписывать в команде - отдельная тяжелая профессия. Потому сейчас я расписываю один - храм Казанской Божией Матери в подмосковной деревне Пучково.

Есть много вещей, которые я люблю делать: резать по дереву, по камню…

Очень люблю эллинское и египетское искусство. И не будь я иконописец, затеял бы какую-нибудь веселую роспись…

- Чем процесс написания иконы отличается от процесса написания картины?

Процесс иконописи регламентирован. Через каждое действие, через повторение каких-то формул, символов человек приобщается к тому, что он делает. В идеале работа иконописца должна быть осмысленным служением, причем смыслом наполняется каждый шаг, начиная с выбора материала.

У меня есть опыт, когда я из бревна вырубал доску, готовил и писал икону. Все имеет значение, в том числе и приготовление краски: собирание материалов, растирание. Просто купить краску в банке - другое. Упускаешь в этом случае очень много полезного для души. Много важного содержится в самом технологическом процессе.

У отца Павла Флоренского описано символическое значения каждого результата работы иконописца. Материальное делание с духовным очень связаны. В реальности все, о чем я говорю, получается осуществлять лишь частично.

Два художника в доме

- Два художника в семье: с супругой критикуете друг друга, советуетесь?

Мне требуется поддержка, и я советуюсь со всеми: с детьми, с женой, со знакомыми, как понимающими, так и не понимающими. Ведь я работаю для людей, и мне необходим такой универсальный взгляд. И по природе я конформист, способен к компромиссу.

А жена, она - творит, ей замечания лучше не делать. Да и нет смысла: она самовыражается, какие тут могут быть замечания?

Так что творческих споров у нас не возникает: я пишу свое, жена - свое. Ну, еще я ношу ей этюдник, готовлю дощечки (она любит на дощечках писать). И делаю все рамы для ее картин.

- День начинается с мастерской?

Утром я обычно на объекте, затем еду в мастерскую, где мы как раз работаем с женой.

Вечером обычно смотрим вместе кино. Так происходит последние лет пять. Раньше ни телевизора не было, ни видео. Потом у всех детей появились компьютеры, и мы решили себе купить dvd. А выросли дети без телевизора. Но не потому, что им категорически запрещалось! Они могли сходить к соседям, посмотреть что-то по своему выбору. Мы и сами ходили к соседям иногда смотреть телевизор. Просто иметь его дома невозможно: насилие над личностью, поскольку он буквально «затягивает», причем всякой ерундой.

- Дети - не художники?

Старшая дочка закончила истфак МГУ, вышла замуж за скульптора, который занимается резьбой иконостасов, и помогает ему. Она может и золотить, и рисовать. Но у нее трое маленьких детей…

Другая дочка по образованию - дизайнер одежды. Тоже умеет золотить. Вот сейчас мне золотит для храма - подрабатывает.

Сын Ваня может все - лепить, рисовать, но он лепит котлеты. Он - повар. Жена как-то попросила: «Вань, свари борщ, ты же повар». На что последовал ответ: «Нет, не буду. Повар - это не то, что вы думаете!»

Младший сын тоже подрабатывает у меня в мастерской, но он компьютерщик и видит себя в этом.

Я считаю, что мы много чего неправильного допустили в их воспитании. Но то, что они сами себе выбрали путь и сами идут по нему, - это нормально.

- Дети выросли и не перестали ходить в храм?

Они ходят в храм, но для них это не то, что для нас. То, что не куплено дорогой ценой, обычно не ценится. А они с самого детства в церковной жизни, для них все естественно, спокойно, просто, без откровений. Думаю, что у каждого еще впереди настоящее открытие Бога.

- Как успевали уделять время и работе, и детям, когда они были маленькие?

В этот момент в дверях появляется сын Иван.

Вань, ответь, как мы вас воспитывали? -

У меня встречный вопрос - семья не мешала творчеству? - спрашивает Иван.

Мешала, - смеясь, говорит Александр Михайлович. - Все время…

Нас же четверо, - продолжает Иван. - Можно сказать, что родители жили отдельно от нас - в мастерской, возвращаясь лишь ночевать. А дети дома. Ты меня один раз в школу привел - в первом классе.

Сколько раз я приходил на родительское собрание, - вспоминает художник, - и не мог класс найти. И решил больше не ходить. Ваня сам решает все свои проблемы с детства. Вот сейчас за несколько дней ему нужно оплатить обучение в институте.

- Как насчет большой семьи и проблемы с самореализацией: часто приходилось делать что-то для заработка?

У меня кризис среднего возраста, который продолжается вот уже 10 лет. Я очень хочу завязать с этими заказными работами и сделать что-нибудь для себя. То, что мне хочется. Но пока получается только эпизодически. Дети не совсем независимы. Только с этого года они перестали просто так получать деньги.

Так что никогда не было свободы делать то, что хочешь. Мне есть, куда рваться, о чем мечтать.

- Возникают ситуации, когда кажется, что все идет не так, как надо, опускаются руки, состояние близкое к депрессивному?

Не было лет с 16. Да и тогда - только после активных дружеских посиделок.

На самом деле я счастливый человек, у меня чудесная жена, без которой себя не мыслю. Мы с ней - одно целое. Бывает, конечно, можем поругаться. Она у меня казачка, выросшая на Кавказе, с соответствующим темпераментом. Какая уж тут депрессия!

Подготовила Оксана Головко
Фото Юлии Маковейчук